Дома немецких хозяев стояли вразброс, далеко один от другого, но какая-то строгая линия между ними угадывалась. Стены красного кирпича и высокие, и широкие, а крыша совсем в небо швайкой. Чтоб солома или камыш был на крыше — и в помине нет, только черепица. Дворы огорожены забором и тоже все по шнурочку, под линеечку. Во дворе хозяин ходит в белой рубашке, в сапогах до колен и курит короткую трубочку.
Материал для данных статей взят из книги "Лукоморье" автора А. Мартынова.
Книга составлена по рассказам реальных персонажей, участвовавших в заселении Приазовских земель. В особенности со слов старожил Златоусовки: Кузьме Игнатовичу Ачкалину, Елисею Ивановичу Байдаку, Демьяну Егоровичу Вертелю, Ивану Петровичу Лесконогу, Григорию Федосовичу Осипцову, Анастасии Ивановне Злобовой, Ульяне Ивановне Гулецкой, Николаю Назаровичу Павлюченко, Семену Петровичу Осипцову.
— Степенно живут.
А чего не жить, ежели земли сколько и податей нет.
Хорошая тут земля, робяты,— как-то мечтательно, забыв все дорожные обиды, сказал Егор.— Как масло, земля вот только суховата малость. Молить у господа дождичка придется. А выбирать надо ближе к речке, тогда уж хоть руками, да польем.
Вторую половину колонии занимали евреи. Тут уж против немцев, — что небу против земли. Хаты вкривь и вкось, глиняные, обшарпанные, не побеленные, все под соломой, все без заборов. Детворы во дворах, как мурашни, все черноголовые, кучерявые, голопузые. Хозяйка с распатланной головой стоит на крыльце и орет на детей, а мужик, высунувшись в окно, орет на хозяйку и при этом так размахивает руками, вроде от носа своего отгоняет пчел. Кругом галдеж стоит, как в гусином стаде. Диковинными и смешными показались эти хлеборобы для полесских ходоков. Остановили белобрысого мужичишку, шедшего к журавлю за водой.
И ты, что ль, тут живешь?
Нет, в батраках, я тут недалеко, из слободы.
И что ж делаешь?
Да все. Воду ношу, скотину пою, дрова рублю, печку топлю, детворе кашу варю, а на воскресенье и пол мою.
Чего ж так? Мужик сам дров нарубить не может?
Народ этот, как дети, — засмеялся батрак.— К земле касательства никогда не имели и по мужицкому делу совсем не волокут.
А чего галдят так?
Это у них так принято, просто говор у них такой, а люди безвредные. Работой не понуждают, что сделал, то и сделал, а платят хорошо. У немцев — там строже, харч, верно, пожирней, до отвалу, да работа такая, что вол не вытянет.
Мужичишко рассказал, что новых переселенцев тут уже давно ждут, что пришли многие ходоки из разных губерний и что остановились они все верстах в пяти в балочке возле речки и прямо на наделах поджидают господина землемера. Когда пришли да землю осматривали — жили и тут, и на хуторах, а сейчас боятся проворонить и живут гуртом.
— Дернул черт русаком родиться! У греков земли не меряны, на каждого немца — сотни десятин, евреям и то по сорок дали, а тут хоть молись на неё, хоть мочись на неё — две десятины! Да сам-то ты, царь-батюшка, какого бога? Русского аль нет?
Пахать начали прямо с лета. Ох и цепкая ж была і вековая целина! По одной траве соху тяни — конь выдыхается, а чуть в землю опусти — совсем ни тпру, ни ну. Гуртовались мужики по пять, а то и по десять дворов, в одну соху запрягали четверку коней. И радовались только тогда, когда, вытерев пот, смотрели на готовую борозду: земля, слава богу, всё-таки была и черна, и жирна.
Ещё через два года и литвины, и хохлы перешли в хаты, слепленные из глины, хвороста и соломы. Строили все на один манер. Длинная низкая хата из двух комнат. В первой — печь, огромная лежанка, в другой стол и деревянная кровать для хозяина с хозяйкой. Окна малюсенькие, низкие, пол земляной.
На третий год община постановила строить церковь. Крестьянских копеек еле набралось на маленькую деревянную постройку без купола и всего с одним колоколом. Говорили, что больше всех внес на церковь богатей Макар Осипович Гулецкий. К нему опять по ночам стал приходить чумак. Церковь закончили к зиме, открыли её 13 ноября на великий праздник Иоанна Златоуста. В этот день кончаются все полевые работы, всё словесное и бессловесное празднует, даже зябь на полях останавливается в росте. Нарекли церковь Златоустовской. По её имени и стало называться новое село.<